мама, все в порядке
Время нежности...
Я тебе позволяю таять, глажу кожу словно розовый лепесток и губами прикасаюсь к твоей гортани до того, как выдох вытеснит новый стон. Ты особенно пьянящий у нервной жилки, под прозрачной кожей бьющейся словно я твой животный страх усиливаю нажимом и готовлюсь поцелуями впрыснуть яд.
Ты сдаёшься мне охотно и так покорно, беззащитный как попавший в ловушку зверь. Через бешеную нежность пускает корни невозможное желание замереть – ты не дышишь, будто до острия кинжала две молекулы сгорающего О2. Ты не помнишь то, как пальцы мои дрожали, обожженные желанием отдавать, ты не слышал мой рокочущий и утробный, пробуждения инстинктов победный рык – это зверь рычит когда я снимаю пробу с первозданной неприступности...
Мы горим и теряем очертания в черной бездне древних ритмов, накрывающих нас волной.
Время падать в равно адовый и небесный, без остатка пожирающий нас огонь...
Я тебе позволяю таять, глажу кожу словно розовый лепесток и губами прикасаюсь к твоей гортани до того, как выдох вытеснит новый стон. Ты особенно пьянящий у нервной жилки, под прозрачной кожей бьющейся словно я твой животный страх усиливаю нажимом и готовлюсь поцелуями впрыснуть яд.
Ты сдаёшься мне охотно и так покорно, беззащитный как попавший в ловушку зверь. Через бешеную нежность пускает корни невозможное желание замереть – ты не дышишь, будто до острия кинжала две молекулы сгорающего О2. Ты не помнишь то, как пальцы мои дрожали, обожженные желанием отдавать, ты не слышал мой рокочущий и утробный, пробуждения инстинктов победный рык – это зверь рычит когда я снимаю пробу с первозданной неприступности...
Мы горим и теряем очертания в черной бездне древних ритмов, накрывающих нас волной.
Время падать в равно адовый и небесный, без остатка пожирающий нас огонь...